– Ладно, с этим все ясно, – прервал меня Костин. – Но почему Вениамина застрелили? Он жертва собственного пиара? Нашел неумелого стрелка? Велел тому для пущей натуральности пользоваться боевыми патронами? Или его убийство как-то связано с общиной «Сто жизней»? Ты когда едешь к Алисе?

– Похоже, девушка на самом деле замечательный мастер, и ей очень нужны деньги, – вздохнула я. – Салон открывается в семь утра. Я звякнула туда в пять минут восьмого и услышала от администратора: «Очень сожалею, но у Осипенко все время на сегодня расписано». Я взмолилась, наврала про срочный отъезд в командировку, и женщина на рецепшене, переговорив с Алисой, сообщила: «Она готова задержаться ради вас, подъезжайте к десяти вечера. Но заплатить придется в два раза больше».

– Отлично! – обрадовался Костин. – Как раз успеешь встретиться с Ириной Богатыревой. Ты с ней договорилась?

– Беседовала по телефону, она меня ждет около трех часов дня, – подтвердила я. – Эжени не звонила Нине?

– Нет, тишина, – сердито буркнул приятель. – Жена сто раз пыталась связаться с сестрой, но без толку, ее телефон выключен.

– Я тоже многократно набирала ее номер, но безрезультатно, – вздохнула я. – Знаешь, перед сном я неожиданно вспомнила нашу беседу с Иваном Сергеевичем Будановым и с запозданием удивилась истории с японской вазой. Олигарх обвинил дочь в том, что та ее кокнула, а в наказание отправил дочь учиться за границу. Почему он так поступил?

– Вот те на! – удивился Вовка. – Неужели не поняла? Мой тесть ведь объяснил: требовалось привезти домой девочку, которую они с женой собирались представить как Женю, свою умершую дочь. Бизнесмен сменил всю прислугу, переселился в другое место, но Нине-то исполнилось десять лет, ее нельзя было обмануть словами: «Твоя сестричка просто изменилась после пребывания в больнице».

– Наверное, я неправильно задала вопрос, – остановила я Костина. – Почему отец действовал столь грубо, нанес старшей дочке душевную травму? Неужели нельзя было действовать более аккуратно? Скажем, не обвинять девочку в несовершенном ее проступке, а спокойно сказать: «Поедешь в Англию для изучения иностранного языка». И обрати внимание: Буданов страстный коллекционер, напольное украшение приобрел недавно, еще не успел на него налюбоваться и вдруг – разбил. Можно ведь было найти в коллекции менее ценный экземпляр. Ан нет! Тебе эти два обстоятельства не кажутся странными?

– Ну, наверное, мужик нервничал, – протянул Костин. – Смерть дочери кого угодно выбьет из колеи. Еще он хотел помочь жене. Боялся, что Нина увидит Мариэтту и весь спектакль пойдет насмарку. Скорей всего он, на самом деле, случайно жахнул вазон, пнул его от нервяка ногой, увидел осколки, и ему пришла в голову мысль, как их использовать. Сразу начал действовать, не подумал как следует.

– Ох, не нравится мне эта история, – не успокаивалась я. – Ты поговорил с Верещагиным? Он подтвердил рассказ Ивана Сергеевича?

– Доктор вскоре после смерти младшей дочери Будановых попал под машину, его недалеко от центральных ворот клиники сбил автомобиль. Профессор стоял около своего джипа, хотел, очевидно, его открыть, и ему в спину въехали «Жигули». Свидетелей происшествия не было, все произошло поздним вечером, марку машины-убийцы определили по отпечаткам шин, но больше ничего не узнали. Через месяц на пустыре в том районе, где находится клиника, обнаружили полностью сгоревшую «копейку» с разбитой передней частью. Преступника так и не нашли, огонь уничтожил все следы. Семьи у Глеба Алексеевича не было. Вот все, что я узнал.

Я заерзала в кресле.

– Становится все интереснее и интереснее… Сейчас-то внедорожником никого не удивить, если человек едет на пафосном джипе, все сразу понимают, какой кредит хозяин авто выплачивает банку. Но двадцать лет назад такая машина была редкостью, первыми на них пересели лидеры преступного мира, криминальные авторитеты, никого и ничего не боявшиеся, демонстрировавшие свое богатство. А откуда крутая тачка у простого врача?

– Верещагин был профессором, владельцем медцентра, деньги у него водились, – остановил меня Костин. – И ему могли сделать подарок.

– Ладно, – согласилась я. – Тогда следующий вопрос. По какой причине титулованный доктор решился на такую, мягко сказать, авантюру? Надо же, он согласился выдать найденыша за Евгению Буданову, уничтожил свидетельство о смерти родной дочери Ивана Сергеевича, выдал ему тайком ее труп для похорон.

– Бизнесмен ему заплатил, – объяснил Костин, – совершить преступление врача побудила жадность. Наверное, Верещагин нашел себе оправдание: бездомный ребенок обретет счастье в богатой семье, Вера Петровна не попадет в психиатрическую клинику.

– Нет, что-то здесь не так… – не утихала я. – Ситуация с профессором очень странная. Да еще эта история с вазой! Почему из семьи удалили именно своего родного ребенка? За границу могли отправить найденыша, а через пару лет вернуть, и Нина бы не удивилась изменениям во внешности младшей сестры. С чего вдруг малышка из леса оказалась более любимой, чем родная дочка? Вера Петровна увидела ее и вмиг стала обожать чужую девочку сильнее Ниночки, так сказать, своей кровиночки?

Костин издал стон.

– У Будановой был сильный стресс, она решила, что видит ожившую Женечку.

– Охотно верю, что в первый момент так и было, – согласилась я. – Но потом-то! Вера не сошла с ума, оправилась от душевной травмы. И она непременно должна была сообразить: в доме живет не Женя. Неужели, осознав это, мать не захотела или не смогла уговорить мужа вернуть в Москву Нину?

– Потом договорим! – неожиданно рявкнул Костин. – У меня встреча!

Из трубки полетели короткие гудки.

Я положила телефон на стол. Как и большинство мужчин, Володя терпеть не может признавать свои ошибки. Никуда он не спешит, просто разозлился, что сам не заметил нестыковок в рассказе Буданова.

– Простите, Лампа, Боня у вас? – раздался из коридора голос Краузе. – Можно зайти?

Глава 24

Я распахнула дверь.

– Боня? Песик сюда не заглядывал. Муся и Фира спали в моей комнате, а чихуахуа устроился в другой. Может, он у Кисы?

– Там его тоже нет, – ответила Роза Леопольдовна. – Похоже, Боня исчез. Сейчас я кормила собак, звала его, звала, но мальчик не прибежал.

– Странно, – насторожилась я. – Давайте вместе поищем. Собачка не могла уйти из квартиры.

– Вдруг он вывалился из окна? – всхлипнула Краузе.

На секунду мне стало жутко. Но потом страх отступил.

– Ему на подоконник не запрыгнуть. И у нас в проеме балконных дверей и всех стеклопакетов установлены сетки. Макс их прикрепил, когда в доме появилась Киса. Давайте не будем впадать в панику. Сейчас я умоюсь, выпью кофейку и отыщу Боню. Просто малыш устроился в каком-нибудь укромном уголке.

Роза Леопольдовна сложила руки на груди.

– В гостиной Бони точно нет. Я тщательно закрыла дверь в комнату, предварительно проверив, что собак там нет.

– Однако странная идея пришла вам в голову, – удивилась я. – До сих пор мопсихи свободно разгуливали по всей квартире.

Краузе поманила меня пальцем.

– Сейчас кое-что вам покажу, пойдемте.

Ничего не понимая, я последовала за няней, а та, величаво прошествовав по коридору, жестом вышколенного дворецкого распахнула дверь и сказала:

– Смотрите!

Я вошла в гостиную и не узнала ее. Вся мебель закрыта старыми занавесками, снятыми мной пару лет назад, когда были куплены новые гардины. На диване стоят какие-то разноцветные банки, в креслах лежат мешки, Киса, с косынкой на голове и в одних только трусиках, сидит спиной к нам у маленького столика, на котором обычно лежит гора пультов от разной техники. Но сейчас на нем стоит нечто, смахивающее на трубу хлебозавода, только с длинной ручкой.

Девочка не обратила внимания на то, что мы с Краузе вошли в помещение. В этот момент она деловито запихнула в трубу какую-то серо-зеленую массу, а затем что есть силы стукнула по ручке. Раздался отвратительный звук, словно агрегат внезапно стошнило, внизу открылась дверца. Киса засунула в нее пальчики и вытащила небольшой брусочек.